Григорий Отрепьев, он же Лжедмитрий I (около 1580- 1606), происходил из старого рода Отрепьевых и обладал немалым опытом в политических делах. Его предки происходили из Литвы и жили в Галичской и Угличской землях. Сам Григорий прославился тем, что выдавал себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия — погибшего в 1591 году сына Ивана IV Грозного. Некоторое время при поддержке польских феодалов являлся русским царем (с 20 июля 1605 по 16 мая 1606 года).
За свою короткую жизнь (он прожил чуть больше 25 лет) Лжедмитрий успел побывать царским стрельцом, монахом в нескольких монастырях, переписчиком книг на патриаршем дворе, дьяконом, придворным патриарха, кухонным слугой, самозванцем-царевичем, зятем польского воеводы Ежи Мнишека и, наконец, российским царем. И все это время Григорий оставался великим авантюристом.
Сейчас историки спорят, был ли на самом деле Григорий Отрепьев Лжедмитрием или это не один и тот же человек. Некоторые авторитетные ученые (А. Ф. Малиновский, М. П. Погодин, Я. И. Бередников, Н. И. Костомаров) прямо заявляют о том, что это разные люди. Особенно важно то обстоятельство, что «Извет» одного из спутников Лжедмитрия, Варлаама, был признан учеными недостоверным документом. А ведь именно «Извет» был до этого времени чуть ли не единственным биографическим документом, повествующим о жизни Лжедмитрия, не считая летописей, основывавшихся на том же «Извете», и грамот правительства Бориса. История Лжедмитрия до конца не ясна и до сих пор, поэтому мы остановимся на предположении, что русским самозванцем был все-таки Григорий Отрепьев.
Отец Григория служил стрелецким сотником и погиб еще в молодости, поэтому сына воспитывала в основном мать. Собственно, мальчика звали Юрием, а Григорием он стал позже, постригшись в монахи. В детстве Юрий весьма успешно постигал грамоту. Мать научила его читать по Ветхому и Новому Заветам. На этом домашнее образование закончилось, и Юрия послали в Москву, где жили родственники Отрепьевых. Там мальчик обучился писать, и, проявив настоящий талант к наукам, быстро освоил каллиграфическое письмо, без которого он не смог бы стать позже переписчиком священных книг. Все давалось Юрию чрезвычайно легко, и некоторые недоверчивые люди подозревали, что ему помогала нечистая сила.
Закончив образование, Юрий Отрепьев поступил на службу при царском дворе, а именно при Михаиле Романове, которого все считали наследником престола. Отрепьев стал, по родовой традиции, стрелецким командиром, но прослужил недолго: в результате стычки между стрельцами и романовской охраной в 1600 году стрельцов постигла опала, и всех их ждала смертная казнь. Однако Юрию, не только удачливому, но и сообразительному, удалось спастись. Он знал, что монастырь спасает от наказаний, и постригся в монахи. Так Юрий Отрепьев стал послушником Григорием.
Впрочем, в монастырях новопостриженный надолго не задерживался, переходя из одного в другой. Побывал он и в галичском Железноборском, и в суздальском Спасо-Ефимьеве монастырях, но предельно ограниченная жизнь монаха составляла резкий контраст с вольной стрелецкой. Григорий решил отправиться в Москву. К тому времени царь Борис Годунов отменил опалу и прекратил розыск беглых опальных (в списке которых числился и Юрий Отрепьев). Кроме того, как уже говорилось, монашество спасало от многих наказаний. И Отрепьев вернулся в столицу.
В Москве Григорий снова жил некоторое время послушником, определившись в Чудов монастырь в Кремле. Там он занялся литературным трудом и вскоре был переведен в келью архимандрита, поскольку последний довольно быстро разглядел в юноше необыкновенные способности. Григорий удостоился сана дьякона и приобрел известность в церковной среде: теперь он являлся не только простым переписчиком, но и сам сочинял каноны святым. А вскоре стал и помощником патриарха Иова.
Как видим, церковная карьера Григория продвигалась необычайно быстро. Но в то же время он проявлял отнюдь не послушническую дерзость, заявляя, что может стать царем. Борис, настоящий к тому времени царь, быстро прознал об этом и велел отослать монаха подальше, в Кириллов монастырь. Григорий, вовремя узнав о предстоящей ссылке, скрылся от преследования и в 1602 году бежал из России. Средства для побега Отрепьев и его сообщники (Варлаам и Мисаид) нашли так: в течение трех недель собирали деньги на строительство захолустного монастыря, собранное же серебро присвоили и с ним бежали в Киев, а затем в Литву.
Во время пребывания в Литве (а может, и раньше) Григорий начал выдавать себя за царевича. Но, по всей видимости, везде терпел неудачу: где-то самозванцу указывали на дверь, где-то попросту выталкивали взашей. По крайней мере, об этом периоде его жизни мы знаем как об одном из самых неудачных. Мнимый царь опустился до того, что прислуживал на кухне у пана Хойского.
И все же Григорий поразительно быстро умел завоевывать расположение влиятельных людей. Например, он не только пробыл некоторое время у князя Константина Острожского, но и получил от него щедрый денежный подарок. Потом беглый инок жил у Габриэля Хойского в Гощи, а также у Адама Вицшевецкого, литовского князя. Как раз тогда Григорий сбросил наконец-то чрезвычайно утомившее его монашеское одеяние и объявил себя царевичем Дмитрием. Непонятно, по каким причинам (то ли речи Григория были слишком убедительными, то ли Вишневецкий увидел в этой легенде определенную выгоду для себя), но князь не стал изобличать новоявленного «государя» во лжи. Напротив, он поверил (или сделал вид, что поверил) самозванцу, даже известил польского короля о появлении московского царевича и записал рассказ Лжедмитрия о его чудесном спасении.
Эту легенду, вероятно, самозванец заранее продумал до мелочей, поскольку его рассказ изобиловал правдоподобными деталями и бьщ лишен противоречий. По словам Григория получалась следующая картина. В детстве его спас воспитатель, узнав, что его питомцу грозит смерть. Он будто бы вынес мальчика из его комнаты, а в постель царевича подложил другого ребенка, его сверстника, который и был зарезан в кровати во время сна. Подмены якобы не заметила даже мать царевича, потому что после смерти черты лица мальчика сильно исказились. Спасение Дмитрия было скрыто от всех, в том числе и от его собственной матери.
После этого царевич, по его легенде, долго жил скрываясь, и только недавно объявил, кем он является на самом деле. Отрепьев называл много подробностей, которые могли бы подтвердить, что он на самом деле царевич (ведь долгое время Григорий служил при дворе), но в то же время не всегда упоминал точные даты и имена, чтобы его не могли проверить.
О том, что Григорий был монахом, знали почти все окружающие. Но и этот факт «царевич» смог объяснить. На самом деле, по словам Отрепьева, ему пришлось уйти в монастырь по настоянию своего воспитателя, чтобы избежать опасности.
Но в одном из богоугодных заведений в нем будто бы опознали царевича, и он был вынужден скрыться, потому-то и бежал в Польшу.
Создав миф о своей персоне, Григорий очень быстро нашел поддержку в среде польских и литовских влиятельных лиц — князей и воевод. Заинтересовался им и польский король Сигизмунд III. Поляки видели в поддержке самозванца (что это самозванец, люди трезвомыслящие вряд ли сомневались) несколько выгодных сторон. Во-первых, возможность подчинить русскую православную церковь римско-католической, во-вторых, возможность Польши вмешиваться в государственные дела России. Кроме того, в том случае, если заговор удастся, Лжедмитрий обещал полякам ряд русских земель, которыми свободно распоряжался: Чернигов, Новгород, Псков... И представители польской знати всячески поддерживали «царевича». В их числе оказался и магнат Юрий (Ежи) Мнишек.
Лжедмитрий, почувствовавший реальную поддержку, начал активно действовать. Прежде всего он привлек на свою сторону запорожских казаков, которые давно выражали недовольство русским царским правительством. На Запорожской Сечи формировалась настоящая повстанческая армия, состоявшая из донских и днепровских казаков.
В то же время в России, независимо от Григория Отрепьева, в огромном количестве стихийно возникали отряды бунтовщиков, готовых расправиться с правительством Годунова. В числе повстанцев были крестьяне, беглые холопы, и Лжедмитрию предоставлялась возможность возглавить народное восстание. Но тогда он не захотел воспользоваться ею. То ли в Григории взыграла дворянская кровь, и он не захотел довериться простому люду, то ли появились еще какие-нибудь мотивы, но он предпочел объединиться с поляками, издавна считавшимися заклятыми врагами русских земель.
Но Сигизмунд III не оправдал надежд «царевича», не оказав ему помощи в формировании войска. И Лжедмитрию пришлось довольствоваться сборной армией из казаков и случайных людей, которые шли воевать только потому, что ждали легкой наживы. Покинул Григория и будущий тесть, но все-таки претендент на русский престол смог начать наступление и даже держаться несколько месяцев, пока не появилось неожиданное подкрепление: новые волны народного восстания, вызванного обострившейся политической ситуацией и голодом, особенно на южных территориях России. И теперь Григорий уже решил играть выгодную для него роль народного предводителя.
Борьба правительства Бориса Годунова против самозванца оказалась весьма тяжелой. Армия была вверена дворянству, которому пришлось руководить ситуацией во враждебной обстановке, многие не выдерживали и самовольно покидали службе. А популярность Лжедмитрия все росла, некоторые южные крепости сдавались ему без боя, и на его стороне уже находилась мощная военная сила.
Годунов очень боялся Лжедмитрия и предпринимал попытки устранить самозванца. Несколько раз безуспешно засылал к нему наемных убийц, вызывал к себе мать настоящего, убитого, царевича Дмитрия и выпытывал у нее, на самом ли деле царевич мертв. А через некоторое время Борис умер. Поговаривают, что это было самоубийство: царь не выдержал сильного нервного напряжения. По другой версии, причиной смерти явился апоплексический удар. А Лжедмитрий тем временем медленно, но верно двигался к Москве.
Вначале в Москву вступили его посланцы — Гаврила Пушкин и Наум Плещеев — и объявили всему народу (от крестьян до бояр) милости нового царя. Тем временем, настоящий царь, Федор, вместе с матерью и сестрой в панике прятались в Кремле. Лжедмитрий же, водворившись на троне, приказал задушить всех представителей царской семьи, а сестру Федора — Ксению — сделал своей любовницей. Позже ей пришлось постричься в монахини. Пострадал и патриарх Иов, у которого несколько лет назад служил Григорий Отрепьев: Иова с позором сослали в монастырь. На его место был назначен ставленник Лжедмитрия — грек Игнатий, который и венчал самозванца на царство. Василий Шуйский с приближенными пытался протестовать против воцарения Григория, но за это его приговорили к смертной казни. Впрочем, через некоторое время новый царь помиловал Шуйского.
Лжедмитрий вводил государственные преобразования в основном по польскому образцу: появились должности мечника, подчашия, подскарбия. Сам царь стал именоваться императором, или цезарем. Возобновились дипломатические отношения с Польшей и Римом. Но в то же время Лжедмитрий вел себя довольно независимо и никак не хотел подчиняться требованиям польских князей. Вместо обещанных земель он предложил выплатить деньги. Поляки горько разочаровались в своем протеже. Это не помешало, впрочем, Григорию в ноябре 1605 года жениться на Марине Мнишек, дочери польского воеводы. Свадьба эта повлияла на то, что в Москве появилось огромное количество иноземцев поляков, украинцев, литовцев, белорусов, что очень не нравилось москвичам.
Григорий Отрепьев в роли царя, по всей видимости, не устраивал русский народ. Иностранцы в Москве, новые обычаи, жена-полька, сам царь —- католик... Недовольством народных масс воспользовались Василий Шуйский и его свита. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года они совершили государственный переворот, ворвавшись в Кремль.
Закончилась жизнь Юрия-Григория Отрепьева, Лжедмитрия I, очень печально. При попытке к бегству во время восстания Лжедмитрий, спускаясь из окна по лесам, упал и сильно повредил ногу. Его поймали, но Григорий пытался сопротивляться и вырвался из рук преследователей. Затем он бежал к стрельцам и отсиживался у них некоторое время. Но стрельцы, являвшиеся некогда его союзниками, выдали самозванца под давлением боярских угроз, и он снова был схвачен. Тело Григория было сожжено, его прахом зарядили пушку и выстрелили в ту сторону, откуда и пришел Лжедмитрий. После этого народу было объявлено, что царь оказался самозванцем.
Григорий Отрепьев (мирское имя и отчество - Юрий Богданович, «полуимя» - Гришка Отрепьев ) - монах, дьяк Чудова монастыря (в московском Кремле), одно время выполнял секретарские обязанности при патриархе Иове. Сын галичского дворянина Богдана Отрепьева. Был близок к семейству бояр Романовых, служил у Михаила Никитича. Около 1601 года бежал из монастыря.
Установленные факты
Юрий (в иночестве - Григорий) Отрепьев принадлежал к знатному но обедневшему роду Нелидовых, выходцев из Литвы, один из представителей которого, Давид Фарисеев, получил от Ивана III нелестную кличку Отрепьев. Считается, что Юрий был на год или два старше царевича. Отец Юрия, Богдан, имел поместье в Галиче (Костромская волость) недалеко от Железно-Боровского монастыря, величиной в 400 четей (около 40 гектар) и 14 рублей жалования за службу сотником в стрелецких войсках. Имел двоих детей - Юрия и его младшего брата Василия. Для того чтобы прокормить семью, и обеспечить, как ему было предписано по должности, коня с саблей, пару пистолей и карабин а также одного холопа с пищалью з долгою , которого он был обязан полностью снарядить за свой счёт, доходов, вероятно, не хватало, так как Богдан Отрепьев вынужден был арендовать землю у Никиты Романовича Захарьина (деда будущего царя Михаила), чье имение находилось тут же по соседству. Погиб он очень рано, в пьяной драке, зарезанный в Немецкой слободе неким «литвином», так что воспитанием сыновей занималась его вдова. Ребёнок оказался весьма способным, легко выучился чтению и письму, причем успехи его были таковы, что решено было отправить его в Москву, где он в дальнейшем поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Здесь он опять же, показал себя с хорошей стороны, и дослужился до высокого положения - что едва не погубило его во время расправы с «романовским кружком». Спасаясь от смертные казни он постригся в монахи в том же монастыре Железный Борк под именем Григория. Однако, простая и непритязательная жизнь провинциального монаха его не привлекала, часто переходя из одного в другой, он в конечном итоге возвращается в столицу, где по протекции своего деда Елизария Замятни, поступает в аристократический Чудов монастырь. Грамотного монаха вскоре замечает архимандрит Пафнутий, затем после того, как Отрепьев составил похвалу московским чудотворцам, он делается «крестовым дьяком» - занимается перепиской книг и присутствует в качестве писца в «государевой Думе».
Именно там, если верить официальной версии, выдвинутой правительством Годунова, будущей претендент начинает подготовку к своей роли; сохранились свидетельства чудовских монахов, что он расспрашивал их о подробностях убийства царевича, а также о правилах и этикете придворной жизни. Позже, опять же если верить официальной версии, «чернец Гришка» начинает весьма неосмотрительно хвалиться тем, что когда-нибудь займёт царский престол. Похвальбу эту ростовский митрополит Иона доносит до царских ушей, и Борис приказывает сослать монаха в отдалённый Кириллов монастырь, но дьяк Смирной-Васильев, которому было это поручено, по просьбе другого дьяка Семёна Ефимьева отложил исполнение приказа, потом же совсем забыл об этом, пока неизвестно кем предупреждённый Григорий бежит в Галич, затем в Муром, в Борисоглебский монастырь и далее - на лошади, полученной от настоятеля, через Москву в Речь Посполитую, где и объявляет себя «чудесно спасшимся царевичем».
Отмечается, что бегство это подозрительно совпадает со временем разгрома «романовского кружка», также замечено, что Отрепьеву покровительствовал кто-то достаточно сильный, чтобы спасти его от ареста и дать время бежать. Сам Лжедмитрий, будучи в Польше, однажды оговорился, что ему помог дьяк В. Щелкалов, также подвергшийся затем гонению от царя Бориса.
Проблема отождествления
Когда в 1604 году самозванец, выдававший себя за царевича Дмитрия (Лжедмитрий I) перешёл русскую границу и начал войну против Бориса Годунова, правительство Бориса официально объявило, что под именем царевича скрывается беглый монах, расстрига Гришка Отрепьев. Григорию была объявлена анафема. Узнав об этом, Лжедмитрий в некоторых занятых им городах показывал народу человека, который утверждал, что он и есть Григорий Отрепьев, а тот, кто выдаёт себя за Дмитрия - не Отрепьев, а истинный царевич. По некоторым данным, роль Отрепьева играл другой монах, «старец» Леонид (старцами в то время называли монахов не обязательно пожилого возраста).
Правительство Фёдора Годунова в связи с этим внесло (апрель 1605 г.) в формулу присяги царю отказ от поддержки «тому, кто именует себя Дмитрием» - а не «Отрепьеву». Это вызвало у многих уверенность в том, что версия об Отрепьеве - ложь, а царевич Дмитрий - настоящий. Вскоре Лжедмитрий I воцарился на московском престоле и был признан, искренне или нет, истинным сыном Ивана Грозного.
После убийства Лжедмитрия I правительство Василия IV Шуйского вернулось к версии о том, что самозванец был Григорий Отрепьев, как к официальной. Такое положение дел сохранялось и при Романовых. Имя «Гришки (со времён Павла I - Григория) Отрепьева» сохранялось в перечне анафематствуемых, читаемых каждый год в Неделю православия, вплоть до царствования Александра II.
Уже многие современники (разумеется, в расчёт принимаются только те, кто считал Дмитрия самозванцем, а не настоящим царевичем) не были уверены в том, что Лжедмитрий I и Григорий Отрепьев - одно лицо. В историографии новейшего времени этот вопрос дискутируется с XIX в. Решительным защитником отрепьевской версии выступил Н. М. Карамзин. Вместе с тем, например, Н. И. Костомаров возражал против отождествления самозванца с Отрепьевым, указывая, что по образованию, навыкам, поведению Лжедмитрий I напоминал скорее польского шляхтича того времени, а не костромского дворянина, знакомого со столичной монастырской и придворной жизнью. Кроме того, Отрепьева, как секретаря Патриарха Иова, московские бояре должны были хорошо знать в лицо, и вряд ли он решился бы предстать перед ними в образе царевича.
Оба эти мнения воплощены в написанных в XIX веке драматических произведениях о Борисе Годунове; мнение Карамзина обессмертил А. С. Пушкин в пьесе «Борис Годунов», мнению Костомарова последовал А. К. Толстой в пьесе «Царь Борис».
В. О. Ключевский придерживался следующего мнения: «Важна не личность самозванца, а роль, им сыгранная, и исторические условия, которые сообщили самозванческой интриге страшную разрушительную силу».
Дискуссия между представителями обеих точек зрения активно продолжалась и в XX в.; были обнаружены новые сведения о семье Отрепьевых, которые, как утверждается сторонниками версии тождества этих персонажей, объясняют благожелательное отношения Лжедмитрия I к Романовым. Историк Руслан Григорьевич Скрынников придерживается мнения о тождестве личности Отрепьева и Лжедмитрия. В подтверждение этой гипотезы он приводит большое количество доказательств.
«Произведем несложный арифметический подсчёт. Отрепьев бежал за рубеж в феврале 1602 г., провёл в Чудове монастыре примерно год, то есть поступил в него в самом начале 1601 г., а надел куколь незадолго до этого, значит, он постригся в 1600 году. Цепь доказательств замкнулась. В самом деле, Борис разгромил бояр Романовых и Черкасских как раз в 1600 году. И вот ещё одно красноречивое совпадение: именно в 1600 году по всей России распространилась молва о чудесном спасении царевича Дмитрия, которая, вероятно и подсказала Отрепьеву его роль».
«По-видимому, Отрепьев уже в Киево-Печерском монастыре пытался выдать себя за царевича Дмитрия. В книгах Разрядного приказа находим любопытную запись о том, как Отрепьев разболелся „до умертвия“ и открылся печерскому игумену, сказав, что он царевич Дмитрий».
Григорий Отрепьев (в миру - Юрий Богданович) - выходец из знатного литовского рода Нелидовых. По многочисленным источникам, именно он был который успешно выдал себя за убитого царевича Дмитрия Ивановича - сына Ивана Грозного. В историю он вошёл как Лжедмитрий Первый.
Биография
Родился Юрий на Галичине. Его отец рано погиб, поэтому он вместе со своим братом воспитывался матерью-вдовой. Ребёнок оказался очень способным и довольно быстро выучился читать и писать, поэтому был отправлен в Москву на службу к Михаилу Романову.
Тут он дослужился до высокого положения, что чуть не погубило амбициозного юношу во время репрессий, связанных с «романовским кружком». Чтобы спастись от казни, он был вынужден постричься в монахи и получил имя Григорий. Переходя из одного монастыря в другой, в конечном итоге он снова возвратился в столицу.
Появление Лжедмитрия
Здесь, согласно официальной версии, он начал готовиться к своей будущей роли, выспрашивая подробности убийства царевича, изучая правила и этикет придворной жизни. Через некоторое время будущий Лжедмитрий допустил непростительную ошибку - упомянул, что когда-нибудь сядет на царский престол. Это дошло до царя, и Григорий вынужден был бежать в Галич, Муром, а потом и в Именно там он впервые выдал себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия.
Становление
В 1604 году Григорий Отрепьев перешёл русскую границу и начал военный поход против Бориса Годунова, который занял трон после смерти Ивана Грозного. Царь Борис во всеуслышание заявил, что это не законный наследник престола, а беглый монах. Григорию объявили анафему.
Тогда он начал показывать людям другого человека, говоря, что это Отрепьев, а тот, кто говорит, что он Дмитрий, действительно им является. Из-за этого многие люди стали склоняться к мысли, что царевич - настоящий. Вскоре после этого Лжедмитрий все же официально сел на престол и был признан сыном Ивана Грозного.
Очень много современников считало Отрепьева и царевича Дмитрия одним лицом, но всё же оставались и те, кто замечал, что поведением царь больше напоминал польского шляхтича, чем русского дворянина.
В 1605 году царь Борис умер, трон освободился. Григорий Отрепьев, воспользовавшись положением, отдал приказ расправиться с Кроме того, мать царевича Дмитрия, Мария, инсценированно признала в Отрепьеве своего сына. И тогда в июле 19605 года Лжедмитрия венчали на царство.
Внутренняя политика Лжедмитрия 1
Первыми действиями нового царя были возвраты из ссылок многочисленных князей и бояр, которые были сосланы Борисом и Фёдором Годуновыми. было поднято жалование, а помещикам - увеличены земельные наделы. Это делалось за счёт конфискаций земли и денег у монастырей.
На юге налоги были отменены, а в остальной части страны - увеличены. Был изменён состав Думы: теперь представители высшего духовенства присутствовали в ней в качестве обязательных членов, а сам орган отныне именовался сенатом. Ещё были учреждены новые должности, взятые из Польши: мечник, подчаший, подскарбий.
Внешняя политика
Лжедмитрий сделал беспрепятственным въезд и выезд из страны, свободными внутренние перемещения. Приезжие иностранцы отмечали, не было ни в одном европейском государстве. Большинство историков сходится в том, что Григорий Отрепьев старался провести европеизацию страны.
Он пытался обрести поддержку соседних стран и признание себя в качестве императора путём заключения союзов с Польшей, Италией, Германией и Францией, но везде получал негативный результат из-за отказа уступить некоторые земли и из-за отрицательного отношения к католической вере.
Смерть
Постепенно в народе росло недовольство новым царем, потому что он начал строить католические костелы в Москве, вводил "иноземные шутовские забавы", отменил последобеденный сон. Кроме того, он устроил свадьбу с Мариной Мнишек по католическому обряду. Поляки, прибывшие в столицу на долгую церемонию, стали врываться в пьяном виде в дома состоятельных горожан и грабить их. Это подтолкнуло народ к бунту, который возглавил Василий Шуйский. Произошло событие 17 мая 1606 года.
Сначала Шуйский призвал народ спасти царя от поляков, а затем направил толпу на "злого еретика", попирающего русские обычаи. Пользуясь всеобщей суматохой, заговорщики взяли штурмом дворец, в котором находился Лжедмитрий, и убили его. После смерти его положили посреди рынка, где на его тело сыпали песок и мазали дёгтем.
Похоронили царя в "убогом доме", предназначенном для замёрзших или упившихся. Но через несколько дней его тело само оказалось в другом месте. Лжедмитрия считали колдуном, поэтому несколько раз закапывали его труп все глубже и глубже, но земля не принимала самозванца. Тогда тело сожгли, пепел смешали с порохом и выстрелили из рушки в сторону Польши.
Шуйский и заговорщики не скрывали, что Лжедмитрий был посажен на трон только с одной целью - убрать Годуновых с престола. А потом от нового царя избавились с той же легкостью, с какой дали ему недолгую власть.
Немало было самозванцев в Европе, однако был единственным, которому удалось не только взять власть, но и почти год удерживать ее.
За стенами московского Кремля наверняка хранится больше тайн, чем в Мадридском дворе, да и других монарших дворах Европы вместе взятых. Одной из таких тайн является загадка . Кто он на самом деле? Принц или нищий? Монарх или монах? Дважды воскресший? Дважды убитый? Вопросов много. Ответов нет – одни предположения и версии.
Появление Лжедмитрия I не случайно. Не было бы его – появился бы кто-то другой. К этому вели как внутреннее положение в Руси, так и международная обстановка конца XVI – начала XVII века. С гибелью последнего сына Ивана Грозного прервалась династия Рюриковичей и началась борьба за власть. Бояре стремились устроить свою жизнь по-польски: с многочисленными олигархическими свободами и выборными царями. В это же время Речь Посполитая хотела расширить свою территорию за счет русских земель и, кроме того, после принятия в 1596 году Брестской унии усилилась экспансия Ватикана на Восток. На фоне всего этого появление человека, способного удовлетворить эти чаяния, было вполне закономерным.
15 мая 1591 года в г. Угличе произошло событие, имевшее довольно пагубное последствие для дальнейшего развития Руси. В этот день погиб младший сын Ивана IV Дмитрий, единокровный брат царя Федора Иоанновича. Брак Ивана Грозного и Марии Нагой, седьмой по счету, церковь не признавала законным, как и их сына. Поэтому малютку Дмитрия после смерти Грозного вместе с матерью и дядей отправили удельным князем в Углич. Здесь они жили под присмотром дьяка Михаила Битяговского. 15 мая Дмитрий умер от ножевого ранения в горло, которое он получил во время игры ножом с «потешными ребятами» на внутреннем дворе Угличского дворца. Сразу же появилась версия о насильственной смерти. Обезумевшая от горя мать кричала, что ее сына зарезали, а дядя царицы Марии, Михаил Нагой, прямо назвал убийц: сына и племянника Битяговского.
Поползли слухи, что эта смерть нужна была Борису Годунову, желавшему воцариться после царя Федора, что он сначала посылал яд Дмитрию, а когда мальчика уберегли от отравы, приказал его зарезать. Подстрекаемая Нагими толпа разгромила приказную избу, убила Битяговского, его сына и еще более десяти чело век. Дом дьяка был разграблен. Через четыре дня в Углич из Москвы прибыла следственная комиссия во главе с Василием Шуйским. В результате ее работы появилась другая, официальная версия произошедшего: страдающий эпилепсией Дмитрий во время приступа случайно нанес себе смертельное ранение. Нагих обвинили в подстрекательстве, угличан – в убийствах и грабеже. Виновных сослали в различные места, Марию Нагую постригли в монахини, Дмитрия погребли не в Москве, где хоронили лиц царской семьи, а в Угличском соборе. Царь Федор не приехал на похороны брата, могила вскоре затерялась и была с трудом обнаружена в 1606 году.
По прошествии времени Василий Шуйский не раз менял свои показания, но только когда он сам стал царем, да и при Романовых версия о насильственной смерти Дмитрия получила официальное признание. В народе же распространилась легенда о добром царевиче, что вызывало многочисленные толки. Однако пока в Москве сидел законный царь, династический вопрос мало кого занимал. Только после смерти царя Федора Иоанновича, когда пресеклась династия, имя Дмитрия вновь появилось на устах.
Слухи о спасении истинного Дмитрия – «доброго царя» – получили в народе широкое распространение. Это явилось фоном тех политических страстей, которые разыгрались в ходе борьбы за обладание троном. В этой борьбе победил Борис Годунов, проиграли Романовы и их сторонники, подвергшиеся жестокой опале. Это явилось прологом Смутного времени. Процветало доносительство на бояр, и их имущество конфисковывалось. Этим, пожалуй, можно объяснить то, что многие из них впоследствии признали Самозванца настоящим Дмитрием. В то же время усилилось закрепощение крестьян, и те бежали в огромном количестве, зачастую занимаясь разбоем. В стране накапливался горючий материал. И, как часто случается перед великими и страшными потрясениями, начались «знамения», предвещавшие нечто страшное. Чего ожидали, то и случилось. В результате неурожаев 1601–1603 годов разразился голод, унесший до трети населения страны. Начались бунты. Повсеместно ползли слухи о том, что именно Борис приказал убить сына Ивана Грозного – Дмитрия. Справиться с ситуацией Борис Годунов не сумел, а 13 октября 1604 г. в пределы Московского государства вступил Лжедмитрий I.
Кто же он такой? Откуда взялся?
Ответы на эти вопросы лежат в плоскости версий. Есть среди них даже такая: Лжедмитрия специально подготовили к его роли в среде враждебных Годунову московских бояр. При Годунове Посольский приказ изложил в своих грамотах самозванца следующим образом. Указывалось, что в действительности его имя Юрий Отрепьев, что он из дворян Галицких и вел довольно беспутную жизнь. Сам царь Борис утверждал, что Отрепьев с детства жил в Москве в холопах у бояр Романовых и князя Бориса Черкасского, а с крушением Романовых принял постриг под именем Григория, очутившись, в конечном счете, в московском Чудовом монастыре. Здесь он начал хвастаться, что будет царем. Узнав об этом, Борис приказал сослать его в дальний Кириллов монастырь, но Григорий, вовремя предупрежденный, успел бежать и вместе с монахом Варлаамом очутился в Киеве, в Печерском монастыре. Свой вклад в составление образа Отрепьева внесла и церковь. Патриарх Иов сообщил пастве, что Григорий заворовался, живя у Романовых, и постригся в монахи, спасаясь от смертной казни. Только в царствование Василия Шуйского, а особенно Романовых, Отрепьева перестали изображать беспутным негодяем, увязывая его судьбу с судьбой семейства Романовых, обвиненных в заговоре против царя Бориса.
Вернемся в Киев. В Печерском монастыре, как и в Чудовом, Отрепьев настаивал, что он – царский сын, и игумен через три недели выставил его за дверь. Так же поступил и князь Константин Острожский, у которого Григорий попытался найти прибежище. Приют для себя до 1603 года он нашел в Гоще, центре арианства – направления в христианстве, считавшегося и католиками и православными еретическим. Там он снял с себя монашескую одежду, стал отправлять арианские обряды и учиться в арианской школе. Отсюда он ездил в Запорожье, где был с честью принят в отряде запорожского старшины Герасима Евангелика, а впоследствии казачий отряд во главе с арианином Яном Бучинским шел в авангарде армии Лжедмитрия I. Однако переход в арианство нанес ущерб его репутации. Православная церковь заклеймила его как еретика. Тогда он стал искать покровительства у ревностного сторон ника православия, одного из богатейших магнатов, князя Адама Вишневецкого, которому, прикинувшись умирающим, открыл свое «царское» происхождение: мол, в детстве, зная о происках Годунова, его подменили на похожего мальчика, которого и зарезали. Уже во время вторжения царь Борис попытался добиться правды у матери Дмитрия: жив ее сын или нет? Но та ответила: «Не знаю!»
Тем временем у Вишневецкого стали появляться русские люди, признававшие в самозванце мнимо убитого царевича. Поскольку у князя были территориальные притязания к Годунову, воскресший «царевич» оказался весьма кстати. Это давало ему возможность оказывать давление на русское правительство. В тот период «царевич» завязал близкие отношения с Сандомирским воеводой Юрием Мнишеком, в дочь которого, Марину, был влюблен. Мнишек пообещал выдать за него Марину, но только после того, как тот воцарится в Москве, а заодно передаст ему во владение Новгород и Псков. Он же помог будущему зятю набрать небольшое войско из польских авантюристов, к которым присоединилось 200 запорожских казаков и небольшой отряд донских.
Признал Лжедмитрия и король Сигизмунд, стремившийся расширить территорию Речи Посполитой за счет русских земель. За обещание ему Смоленска и Северской земли, а также введение в Московском государстве католицизма он, правда неофициально, разрешил всем желающим помогать «царевичу». Помощь обещал и Папа Римский.
С начала похода в Москве Лжедмитрия объявили Григорием Отрепьевым и предали анафеме. Но москвичи не поверили: многие видели Отрепьева и знали, что ему около 40 лет, в то время как царевичу было не больше 24. Повсеместно в стране стало разворачиваться народное восстание. Репрессии не помогали. Борис утратил контроль над ситуацией. Удача сопутствовала Лжедмитрию I, даже несмотря на поражения от правительственных войск.
13 апреля 1605 года внезапно скончался Борис Годунов. Есть мнение, что он был отравлен. У его сына Федора, пришедшего к власти, не было сил, чтобы ее удержать. Против него созрел заговор во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым. 7 мая на сторону самозванца перешла армия, возглавляемая П. Ф. Басмановым, а находившийся в Москве В. И. Шуйский вдруг начал свидетельствовать, что истинного царевича спасли от убийства. Тогда многие бояре поехали из Москвы в Тулу навстречу новому царю и присягнули ему. Затем подосланными людьми во главе с князьями Голицыным и Мосальским были задушены Федор Годунов и его мать. Только после этого 20 июня 1605 года Лжедмитрий I вошел в Москву. Туда же привезли Марию Нагую, которая признала в нем своего сына Дмитрия.
Вскоре он был помазан на престол, став, таким образом, законным царем. Однако теперь В. И. Шуйский начал распространять слухи о самозванстве нового царя, за что был приговорен к смерти, а затем прощен Лжедмитрием. Однако это было началом боярского заговора.
Для нового царя настало время платить по счетам тем, кто помог ему занять престол. Всех репрессированных при Годунове вернули из ссылки, возвратили им имущество. Особое внимание было оказано роду Романовых. Затем начались очень толковые реформы. Объявлялась свобода торговли, промыслов и ремесел, свобода передвижения. Всем служилым людям вдвое увеличили жалованье, ужесточилось наказание для судей за взятки. Патриарх и архиереи получили постоянные места в Боярской думе. Облегчалось положение крестьян. Началось ускоренное производство оружия, и появилась идея покорения Крыма. Но в отношении территориальных уступок Сигизмунду III и даже Мнишеку, а также о переходе в католицизм царь как-то сразу забыл. Многие тогда отмечали, что он совершенно не жесток, временами даже слишком добр. А гуманисты на русском престоле не выживали никогда. И заговор созрел. Князья Шуйские и Голицыны сообщили Сигизмунду III о намерении свергнуть самозванца и посадить на его место сына короля Владислава. Но положение самого короля было довольно шатким. Оппозиция была намерена предложить корону Речи Посполитой… Лжедмитрию, ставшему для короля опасным соперником. Теперь интересы русских бояр и Сигизмунда в отношении Лжедмитрия I совпали.
8 мая 1606 г. состоялась свадьба Лжедмитрия и Марины Мнишек, с которой прибыли польские войска во главе с ее отцом. Поляки позволили себе разные бесчинства, и этим воспользовались заговорщики, которые в ночь с 16 на 17 мая ударили в набат. Народу объявили, что поляки бьют царя, и, пока разбирались с поляками, заговорщики ворвались в Кремль. Царь попытался спастись, но, спрыгнув из окна второго этажа, сломал ногу, попал в руки людей Шуйского и был убит. По одним данным, его тело сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда Лжедмитрий I пришел в Москву. По другим – его труп уже после избрания Василия Шуйского царем привязали к лошади, выволокли в поле и закопали у дороги. Но после того как в народе пошли слухи о том, что над могилой стало появляться голубое свечение, труп был выкопан и сожжен. Вскоре, однако, распространились слухи о новом чудесном спасении Дмитрия, а затем появился и сам «спасенный». Но это уже другая история.
«История человечества. Россия / худож.-оформитель О. Н. Иванова.»: Фолио; Харьков; 2013
Непоколебимая уверенность, с какой все историки советского времени отождествили Григория Отрепьева с так называемым Лжедмитрием (в дореволюционной историографии его обыкновенно именовали названый Дмитрий), является для меня загадкой. У российских дореволюционных историков подобной уверенности не было, а многие из них были убеждены совсем в обратном, однако открыто высказать свое мнение им зачастую мешала цензура.
Весьма характерна позиция, занятая в этом вопросе историком XVIII века Г.Миллером. В своих печатных трудах он придерживался официальной версии о личности Лжедмитрия, но это не было его истинным убеждением. Автор «Путевых записок» англичанин Уильям Кокс, посетивший Миллера в Москве, передает следующие его слова:
- Я не могу высказать печатно мое настоящее мнение в России, так как тут замешана религия. Если вы прочтете внимательно мою статью, то вероятно заметите, что приведенные мною доводы в пользу обмана слабы и неубедительны.
Сказав это, он добавил, улыбаясь:
- Когда вы будете писать об этом, то опровергайте меня смело, но не упоминайте о моей исповеди, пока я жив.
В пояснение сказанного Миллер передал Коксу свой разговор с Екатериной II, состоявшийся в один из ее приездов в Москву. Императрица, видимо уставшая от новоявленных Петров III и княжон Таракановых, интересовалась феноменом самозванства и, в частности, спросила Миллера:
- Я слышала, вы сомневаетесь в том, что Гришка был обманщик. Скажите мне смело ваше мнение.
Миллер поначалу почтительно уклонился от прямого ответа, но, уступив настоятельным просьбам, сказал:
- Вашему величеству хорошо известно, что тело истинного Дмитрия покоится в Михайловском соборе; ему поклоняются и его мощи творят чудеса. Что станется с мощами, если будет доказано, что Гришка - настоящий Дмитрий?
- Вы правы, - улыбнулась Екатерина, - но я желаю знать, каково было бы ваше мнение, если бы вовсе не существовало мощей.
Однако большего ей добиться от Миллера не удалось.
В общем, Миллера можно понять. Что стало бы с ним, заезжим лютеранином, посмей он посягнуть - пускай и во имя научной истины, пускай и в царстве просвещенной Фелицы - на чужие святыни!
В XIX веке историки выказали больше смелости. Большинство наиболее видных представителей исторической науки - Н.И.Костомаров, С.Ф.Платонов, Н.М.Павлов, С.М.Соловьев, К.Н.Бестужев-Рюмин, С.Д.Шереметев, В.О.Ключевский - прямо или косвенно отвергли легенду о царствовании Гришки. Окинем беглым взглядом их аргументы.
Прежде всего поражает скудость документальных сведений, подтверждающих официальную биографию Отрепьева. Многочисленные рассказы о нем, содержащиеся в летописях и современных сказаниях, так или иначе сводятся к двум источникам: окружной грамоте патриарха Иова, с которой 14 января 1605 года он обратился к духовенству всей земли и которая является первой обнародованной биографией Отрепьева, и так называемому «Извету» или «Челобитью Варлаама», изданному правительством Василия Шуйского.
Как же складывалась жизнь Григория Отрепьева согласно этим документам?
В грамоте патриарха говорится, что в миру этого человека звали Юшка Богданов сын Отрепьев. Он принадлежал к той ветви рода Нелидовых, родоначальник которой, Данила Борисович, получил в 1497 году прозвище Отрепьева, закрепившееся за его потомками. В детстве он был отдан отцом, стрелецким сотником, в услужение боярину Михаилу Романову, то есть попал в категорию так называемых детей боярских - сыновей не очень родовитых и богатых бояр, составлявших челядь более знатных вельмож. Юноша отличался тяжелым характером и распущенностью. После того, как хозяин прогнал его за дурное поведение, отец взял сына к себе. Но Григорий и здесь не оставил своих привычек. Он несколько раз пытался убежать из дома и в конце концов оказался замешан в каком-то тяжелом преступлении, за которое ему грозило суровое наказание.
Чтобы избежать возмездия, он решил постричься в монахи в монастыре Иоанна Предтечи, что на Железном Борку в Ярославской области. Затем он перебрался в Москву - в Чудов монастырь, где показал себя искусным переписчиком, благодаря чему через два года сам патриарх Иов, посвятив его в диаконы, взял к себе на двор, для книжного письма. Однако вскоре он был уличен в распутстве, пьянстве и воровстве (в старорусском значении этого слова, то есть в государственном преступлении) и в 1593 году бежал из Москвы со своими товарищами, Варлаамом Яцким и Мисаилом Повадиным.
Некоторое время он проживал в Киеве в монастырях Никольском и Печерском во дьяконском чине, потом скинул монашеское платье, уклонился в латинскую ересь, в чернокнижие, ведовство и, по наущению короля Сигизмунда и литовских панов, стал называться царевичем Дмитрием.
Свидетелями его бегства оказались многие люди, которые дали знать о том патриарху. Первый свидетель, монах Пимен, постриженник Троице-Сергиева монастыря, сказал, что спознался с Гришкой и его товарищами Варлаамом и Мисаилом в Новгороде-Северском в Спасском монастыре и проводил их в Литву за Стародуб. Второй, чернец Венедикт, показал, что, убежав из Смоленска в Литву, жил в Киеве и там познакомился с Гришкой, проживал с ним в разных монастырях и был с ним у князя Острожского. Гришка потом ушел к запорожцам. Венедикт известил о том Печерского игумена, и тот послал к казакам монахов для поимки вора, но Гришка убежал от них к князю Адаму Вишневецкому. Третий, посадский человек Степен Иконник, рассказал, что, торгуя иконами в Киеве, видел Гришку в своей лавке, когда тот, будучи еще в дьяконском чине, приходил к нему покупать иконы.
Система доказательств, призванная уличить Отрепьева (а точнее, названого Дмитрия) в самозванстве, не очень убедительна. Свидетельские показания Пимена, Венедикта и Степана мало чего стоят: можно поверить, что они опознали Отрепьева на его пути из Москвы в Киев, но ведь они не были в литовском Брагине, где объявился названый Дмитрий, и не видели его! Как же они берутся утверждать тождество этих двух лиц? Кроме того, сам патриарх, указывая социальное положение этих людей, называет их «бродягами и ворами». Не правда ли, прекрасная характеристика для свидетелей и качества их показаний!
Далее, обратим внимание на приводимую дату бегства Григория в Литву - 1593 год. Если даже предположить, что все безобразия, которые он успел натворить в Москве, могут уложиться в первые 20 лет жизни не теряющего времени подонка, то в 1603 году, в Брагине, Отрепьев должен был предстать перед Вишневецким зрелым 30-летним мужем. Но все очевидцы, видевшие Дмитрия не только в Брагине, но и спустя два года в Москве, единодушно свидетельствуют, что это был юноша не старше 22-25 лет. При этом, насколько можно судить, во внешнем облике и умственных и нравственных качествах Дмитрия не было ничего от истаскавшегося пьяницы с монастырским образованием. Папский нунций Рангони в 1604 году описывает его так: «Хорошо сложенный молодой человек, со смуглым цветом лица, с большой бородавкой на носу в уровень с правым глазом; его белые длинные кисти рук обнаруживают благородство его происхождения. Говорит он очень смело; его походка и манеры, действительно носят какой-то величественный характер».
В другом месте он пишет: «Дмитрию на вид около двадцати четырех лет, он без бороды, одарен живым умом, весьма красноречив, безупречно соблюдает внешние приличия, склонен к изучению словесных наук, чрезвычайно скромен и сдержан».
Француз Маржерет, капитан на русской службе, считал, что манера Дмитрия держать себя доказывала, что он мог быть только сыном венценосца. «Его красноречие восхищало русских, - пишет он, - в нем блистало какое-то неизъяснимое величие, дотоле неизвестное русским и тем менее простому народу»
(Маржерет, лично знакомый с Генрихом IV, разбирался в манерах королей). Еще один очевидец, Буссов, говорит, что руки и ноги Дмитрия выдавали его аристократическое происхождение, то есть были изящными и не ширококостными.
Кто решится отнести эти описания к человеку, о котором идет речь в грамоте патриарха? Отрепьевы никогда не принадлежали к аристократическим фамилиям и непонятно, в каких монастырях и кабаках Григорий мог набраться благородных манер. Да, он, видимо, все же некоторое время посещал вместе с патриархом царский дворец, но если Отрепьев и подучился там учтивости, то вряд ли можно допустить, что патриаршему переписчику позволили там выработать величественные манеры.
Если эти доказательства все еще не кажутся убедительными, то вот другие. Названый Дмитрий был чрезвычайно воинствен, не раз доказал свое умение владеть саблей и укрощать самых горячих лошадей. Он говорил по-польски, знал (впрочем, нетвердо) латынь и производил впечатление почти европейски образованного человека. Объяснить, откуда могли взяться все эти качества у Отрепьева, невозможно.
Интересно, что Пушкин, следуя в «Борисе Годунове» официальной версии о Самозванце, чутьем поэта гениально уловил его несхожесть с Отрепьевым. Фактически в трагедии Самозванец состоит как бы из двух человек: Гришки и Дмитрия. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить сцену в корчме на литовской границе со сценами в Самборе: другой язык, другой характер!
По всей видимости, вопрос о том, был ли Дмитрий на самом деле Григорием Отрепьевым, не очень занимал Годунова. Ему важно было лишь доказать, что самозванец является русским, с тем, чтобы на этом основании требовать его выдачи. Поэтому Борис объявил его Григорием Отрепьевым - первым попавшимся мерзавцем, который мало-мальски подходил на эту роль. Еще не зная, что появившийся в Брагине претендент на престол едва вышел из 20-летнего возраста, Годунов и Иов отнесли его выход в Литву к 1593 году, между тем как более достоверной датой следует считать 1601 или 1602 год. Впрочем, московское правительство нетвердо помнило даже дату угличского происшествия 15 мая 1591 года с царевичем Димитрием и в своих грамотах польским властям отодвигало его на несколько лет назад.
В 1605 году Годунов почти признался в своей ошибке. Его посол Постник-Огарев, прибывший в январе этого года к Сигизмунду с письмом, в котором Дмитрий все еще назывался Отрепьевым, в сейме вдруг заговорил не о Гришке, а совсем о другом человеке - сыне не то какого-то крестьянина, не то сапожника. По его словам, этот человек, носивший в России имя Дмитрий Реорович (возможно, это искаженное в польском тексте отчество Григорьевич), и называет теперь себя царевичем Дмитрием. Помимо этого неожиданного заявления, Огарев удивил сенаторов другим замечанием: мол, если самозванец и в самом деле является сыном царя Ивана, то его рождение в незаконном браке все равно лишает его права на престол. (Сторонники Дмитрия отвечали на это: брак законный, мать царевича была венчана.) Этот довод, повторенный тогда же в письме Бориса к императору Рудольфу, отлично показывает цену, которую имела в глазах Бориса версия о тождестве Отрепьева с Дмитрием.
Вообще надо сказать, что в 1605 году, несмотря на авторитет патриарха, эта версия не получила широкого распространения: ей мало верили. После обнародования грамоты с биографией Отрепьева окружение Дмитрия в Польше даже как-то оживилось, словно противник допустил важный промах. В России, где имя Отрепьева было предано анафеме, народ, по сведениям властей, говорил: «Пусть себе проклинают расстригу - царевичу до Гришки дела нет!»
Но в царствование Василия Шуйского полузабытое имя Григория Отрепьева было вновь - и теперь уже на многие столетия - связано с именем Дмитрия. Летом 1606 года, спустя месяц-другой после смерти Дмитрия, Шуйский опубликовал «Извет», якобы принадлежавший перу монаха Варлаама Яцкого, случайного спутника Отрепьева в его странствиях. Это сочинение изобиловало новыми подробностями (и новыми погрешностями) из жизни расстриги и в то же время во многом противоречило грамоте Иова. Так, согласно этому повествованию, в феврале 1602 года Гришка бежал из Москвы; за год перед этим (в 14-летнем возрасте) он принял монашество. Но затем выясняется, что между этими двумя датами, он успел два года
прожить в московском Чудовом монастыре и более года
прослужить у патриарха. Вот что значит спешка в писательском ремесле! Эти огрехи вызваны, конечно, стремлением омолодить Отрепьева, исправив тем самым ошибку патриаршей грамоты, но попутно сочинитель «Извета» входит в противоречие с Иовом, ничего не говоря о службе Отрепьева на дворе у Романова и торопясь надеть на него схиму.
Дальнейший рассказ не менее занимателен. Автор сообщает, что бежать из Москвы Григория вынудил донос на него патриарху о том, что он выдает себя за царевича Дмитрия. (Иов в своей грамоте ни словом не упоминает об этом важном обстоятельстве.) При этом остается неизвестным, кого Отрепьев старался уверить в своем царском происхождении; равным образом не поясняется, каким образом в его голову пришла столь безумная для москвича XVI столетия мысль. И еще одна странность: несмотря на царский приказ схватить еретика, один дьяк помогает ему скрыться; что заставило его рисковать своей головой ради самозванца, не поясняется.
Затем на сцену выступает автор повествования. В феврале 1606 года, в Москве, на Варварском крестце, он встречает некоего монаха. Это не кто иной, как Григорий Отрепьев, который, оказывается, спокойно разгуливает среди бела дня по Москве, несмотря на тяготеющее над ним обвинение в государственном преступлении. Он зовет Варлаама совершить паломничество... в Иерусалим, и легкий на подъем Варлаам, впервые видящий перед собой этого человека, с радостью соглашается, хотя минуту назад он и в мыслях не имел совершить подобное путешествие! Они договариваются встретиться на следующий день, и назавтра в условленном месте встречают еще одного монаха, Мисаила, в миру Михаила Повадина, которого Варлаам видел прежде на дворе у князя Шуйского (здесь неосторожно выдается некоторая близость автора к тому лицу, которому адресуется вся басня). Мисаил ничтоже сумняшеся присоединяется к ним.
Втроем они достигают Киева, где три недели живут в Печерском монастыре (печерский архимандрит Елисей, с которым автор забыл сговориться, впоследствии будет утверждать, что монахов было четверо), а затем через Острог добираются до Дерманского монастыря. Но здесь Григорий бежит от своих спутников в Гощу, откуда, сбросив монашескую рясу, бесследно исчезает следующей весной. После такого предательства Варлаам забывает о благочестивой цели своего паломничества и почему-то озабочен лишь тем, как вернуть беглеца в Россию. Он жалуется на него князю Острожскому и даже самому королю Сигизмунду, но слышит в ответ, что Польша свободная страна и в ней каждый волен идти, куда ему угодно. Тогда Варлаам храбро бросается в самое пекло - в Самбор, к Мнишкам, чтобы обличить самозванца. Но там его хватают и вместе с другим русским, боярским сыном Яковом Пыхачевым, преследующим ту же цель, обвиняют в злоумышлении на жизнь Дмитрия по приказу Бориса Годунова. Пыхачева казнят, а для Варлаама почему-то делают исключение и кидают в темницу. Впрочем, вскоре происходит нечто еще более невероятное: Марина Мнишек выпускает его - одного из главных обвинителей ее жениха в самозванстве! (Варлаам не замечает, что эта история, даже если она не выдумана, свидетельствует как раз о том, что в Самборе не видели никакой опасности в отождествлении Отрепьева с Дмитрием, будучи совершенно убеждены, что это два разных лица.)
После воцарения самозванца обличительный пыл Варлаама почему-то пропадает и только воцарение Василия Шуйского вновь развязывает ему язык.
Таково вкратце содержание этого романа, за достоверность которого до сих пор готовы поручиться многие историки. Например, Скрынников, один из крупнейших советских специалистов по истории Смуты, настолько заворожен совпадением маршрута путешествия Отрепьева в Литву с пунктами, названными самим Дмитрием (Острог - Гоща - Брагин), что во всех своих работах приводит этот факт в числе одного из двух (!) «неопровержимых» доказательств того, что царевичем в Польше называл себя Гришка (не приводя, впрочем, ни одного доказательства того, что спутник Отрепьева, Варлаам Яцкий, и автор «Извета» являются одним и тем же лицом). Но признать данное доказательство «неопровержимым» можно лишь в том случае, если предположить вслед за уважаемым историком, что Варлаам (или кто бы он ни был), писавший свое сочинение в 1606 году, не знал рассказов Дмитрия о своих странствиях, которые уже два года назад были известны любому мальчишке от Кракова до Москвы.
Равным образом ничего определенного не говорит в пользу кандидатуры Отрепьева на роль Дмитрия и любопытная находка, сделанная на Волыни, в Загоровской монастырской библиотеке - другое «неопровержимое» доказательство Скрынникова. Надпись на одной из книг, хранящихся там, гласит: «Пожалована князем Константином Острожским в августе 1602 года монахам Григорию, Варлааму и Мисаилу»
; рядом с именем Григория сделана приписка другой рукой: «Царевичу Московскому»
. Почерки, которыми сделаны надпись и приписка, не принадлежат никому из известных исторических лиц того времени. И пока нам не объяснят, кто, когда и зачем вывел эти строки, считать их доказательством чего бы то ни было вряд ли будет правильным.
Но допустим, что сама надпись полностью достоверна (этого, разумеется, нельзя сказать о приписке, которая свидетельствует лишь о том, что ее автор читал или слышал манифесты Шуйского о Гришке). Тогда она, подтверждая некоторые места «Извета», опровергает его главную мысль - тождество Отрепьева с Дмитрием. Ведь известно, что князь Острожский отрицал свое знакомство с претендентом на русский престол. Почему? Потому что брагинский царевич, видимо, совсем не походил на одного из монахов, которым князь подарил книгу.
Итак, Дмитрий, по всей вероятности, не был Григорием Отрепьевым. А вывод, следующий из этого утверждения сделал уже в XIX веке историк Бестужев-Рюмин: если Дмитрий не был Отрепьевым, то он мог быть только настоящим царевичем.
А вот об этом разговор отдельный.
